Утречком, после завтрака, я надел нарядные одежды — штаны суконные немецкой выделки, рубаху шелковую новую, кафтан лазоревый, а уж сверху — шуба московская, подарок Федора, да шапка соболиная. На ногах — сапоги красной кожи. Посмотрелся в зеркало — вид напыщенный, ну прямо — думный боярин.
Вышел в коридор и чуть с лестницы не упал — полы у шубы длинные, как и рукава. Сбросил шубу, перекинул через руку. Да в ней ходить только по ровному можно! Для выпендрежа придумали москвичи родовитые: у кого шуба побогаче и подлиннее да шапка подороже, тот значит, знатнее, влиятельнее и ближе к самому… А мне плевать. Стометровку бы им в шубах к трону устроить — вот была б потеха!
Федор, видя мои мучения, посмеивался в кулак, однако же вошел в положение, помог — поймал возчика на санях, уговорил его за три полушки доставить меня к Кучецкому. И в самом деле: в кафтане по улице идти — холодно, в шубе — невозможно, да и ноги в легких сапогах мерзнут.
Доехали до Кучецкого.
— А, Георгий! Выглядишь как придворный боярин, молодец, не ударишь в грязь лицом.
— Перед кем?
— То сюрприз.
Ох, не люблю я сюрпризов, особенно в Москве.
Мы пересели в крытый возок Федора. Кони быстро довезли до Кремля.
— Никак к государю едем?
— Угадал, — улыбнулся Федор.
— За что же такая милость? Слушай, а делать-то что я должен буду?
— Ничего, — хохотнул Кучецкой. — Приехали уже, пошли.
Стража у входа в теремной дворец стряпчего узнала, пропустили. И меня вместе с ним заодно.
Мы поднялись по лестнице и стали в зале ожидать, усевшись на лавки. Стояла глубокая тишина. Я разглядывал украшения дворца — когда еще здесь побываю? И поглядывал по сторонам: не появится ли князь Овчина-Телепнев. Он, хоть и помалкивал, когда встречал меня случайно — мое предупреждение действенным оказалось, — но все же сейчас встреча была бы некстати.
Долго ждали, но пришел и наш черед.
Распахнулись двери, слуга объявил: «Великий государь Василий, Божиею милостью…» и далее — длинный титул, вошли рынды в белых атласных одеждах, с серебристыми топориками, а за ними — и сам венценосец, опираясь на посох. Степенно прошел, уселся в простоватое кресло, обитое красным бархатом. Понятно, не тронный зал для приемов, можно сказать — рабочее место. К государю подошел Кучецкой, заговорил. Говорили тихо, не слышно ничего — далековато, а интересно было.
Федор махнул мне рукой.
Путаясь в полах шубы и потея от волнения, я подошел, поклонился. Волновался, не без этого. Все-таки первое лицо государства. Власть огромная и ничем не ограничена. По одному слову полки в бой бросить может, приведя в движение десятки тысяч бойцов. Казнить или миловать — все в его власти.
— Узнаю тебя, боярин! Награждал уже тебя! Рад увидеть снова!
Я поклонился.
— За многие ратные заслуги — о чем воеводы мне донесли, за то, что живота не щадил, обоз с ценностями государевыми спасая, жалую тебя княжеским званием!
Государь протянул руку в сторону, неприметный человек, стоявший до того за спинкой кресла, тут же вложил Василию в руку бумагу.
— О том вручаю указ сей!
Я стоял, оглушенный известием. Федор делал мне какие-то знаки.
Я низко поклонился и едва успел подхватить падавшую шапку.
— Благодарю за милость твою, государь! И впредь за тебя живота щадить не буду!
Ну не кричать же «служу Советскому Союзу!». А что в таких случаях говорят, я и не представлял. И Федор хорош: знал ведь, зачем идем, что — подсказать заранее не мог, что ли? Побратим, называется!
Государь махнул рукой, подзывая подойти поближе. Я приблизился к самодержцу.
— Ты думаешь, мне лично то золото нужно было? — Он ласково смотрел мне прямо в глаза. Мотнул бородой. — Выкуп за пленных платить надо, врагов подкупить, чтобы друзьями стали, вот зачем золото надобно. Не одна спасенная жизнь в каждом том сундуке! Служи и впредь верно, и государь тебя не забудет, не обойдет милостью усердие твое.
Я понял, что аудиенция заканчивается. Зажав в руке грамоту, отошел на три шага назад. Однако на этом сюрпризы не кончились.
— Дарую тебе ко княжескому званию землю, да не в Вологде, в Подмосковье, дабы в случае надобности долго ждать не пришлось.
Снова государь протянул руку в сторону, и человек за креслом вложил в его руку еще одну бумагу. Подойдя, я с поклоном ее принял.
— Благодарю тебя, государь!
— И ты здрав буди, князь!
Федор сделал мне едва заметный знак рукой. Я попятился к выходу и вышел, чуть не упав в дверях из-за шубы. Фу!
Я стоял в зале и никак не мог прийти в себя. Слишком много перемен, и все неожиданно. Я — князь! Да еще и земли привалило. Правда, князь служилый, не по праву рождения, но все же…
Где хоть земля-то моя? Я развернул указ, вчитался. Так, деревни Чердынь, Охлопково, Обоянь, Вереши. Это же все на юг от Москвы, на Оке, недалеко от Коломны. Ох и хитер государь, а может — придворные дьяки. Землю вроде дали, а земли-то почти порубежные. Хочешь не хочешь, защищать от беспокойных соседей надо, стало быть — дружину сильную держать. Одним выстрелом государь двух зайцев убил.
Вот дождусь Федора — надо с ним поговорить, звание обмыть. Не каждый день князьями становятся!
Долго его не было, наконец вышел — улыбающийся, видно — сладились дела.
— Поехали!
— Куда?
— Он еще и спрашивает! Ко мне, конечно. Княжеский титул обмыть надо.
— Так это я должен пир закатывать!
— Эка беда! Твоя радость — моя и наша радость! Побратимы рады приветствовать князя и ждут тебя на пир! — Он счастливо улыбался, насмешливо глядя, как я мучаюсь с горлатной шапкой, не зная, куда ее пристроить. — Думаешь, у меня запасы вина в подвалах оскудеют?