Воевода - Страница 30

Приехавший боярин струхнул не на шутку. За такую неслыханную дерзость он и сам головы лишиться мог, и семейство его извели бы под корень. Ну а землица отошла бы в казну.

— За вотчиной не смотришь! На твоей земле ляхи бесчинства творят! Государева стряпчего чуть не убили — ранили тяжко, а ратники его все до единого полегли. И ты еще повесить нас хотел?! — нагнетал я обстановку.

— Не губи, милостивец! — чуть не в голос завыл боярин.

— Встань! Как звать тебя? Кого упомянуть мне государю?

— Троекуров я, боярин местный. Дед мой здесь жил, отец, теперь вот я. Про ляхов не слыхивал, да и о беде со стряпчим — тоже, иначе бы давно уже здесь был, — оправдывался боярин.

— Хорошо, делом вину искупишь — умолчу о тебе государю.

— Все, все сделаю, что смогу! — ударил себя кулаком в грудь боярин.

— Так. Слушай внимательно. Перво-наперво, приставь к избе ратников своих — человека три- четыре, да чтобы из лучших.

— Сделаю.

— Ключница твоя пусть о пропитании нашем озаботится.

— Невелики заботы.

— Не дослушал еще. Сам же немедля в Москву, в Посольский приказ поедешь — аллюром три креста. Передашь там — ранен Федор Кучецкой, отлеживается. С ним — документы важные. Пусть распорядятся — стрельцов для охраны пришлют да повозку какую. Отойдет от ран стряпчий государев, да и двинемся в первопрестольную.

— Все сделаю, как велишь. Вот те крест на том! — Боярин перекрестился.

, — Ступай, не мешкай.

Боярин выбежал из крестьянской избы как ошпаренный. Я же проверил пульс у Федора — частит, и опять прилег на лавку.

Вскоре во дворе раздался топот копыт, выкрики. Я вскочил, выхватил саблю и — во двор.

Тьфу ты! Дружинники боярские прибыли для охраны.

Перестарался Троекуров с испугу, десяток прислал, заглаживая вину.

Он самочинно расставил ратников вокруг избы и у ворот. Причем поставил грамотно — каждый из воинов видел соседа справа и слева.

— Исполнено, боярин! — подскочил ко мне Троекуров.

— Старший кто?

— Вот он! Митька, подь сюды!

К нам подбежал зрелого возраста боевой холоп, на руке и лице виднелись старые шрамы.

— В избе старший он, — Троекуров указал на меня холопу. — Пока меня не будет, подчиняешься только одному боярину… — Троекуров замялся.

— Георгию Михайлову, — подсказал я.

— Ну вот, вроде все. Так я поехал? — Троекуров посмотрел на меня.

— Езжай! Не перепутай ничего.

— Как можно!

Боярин вскочил на лошадь, пришпорил ее. За ним последовали двое его дружинников.

— Дмитрий!

— Слушаю, боярин, — подскочил ко мне старший дружинник.

— Не шумите, там, в избе боярин знатный, ляхами раненный, ему покой нужен — тяжко ему.

— Понял.

Я вернулся в избу и снова улегся на лавку.

Часика два удалось вздремнуть, и поднялся я слегка взбодренный. Первым делом — к Федору. Лоб горячий, повязка подмокла сукровицей, пульс на раненой руке есть. Как бы нагноение раны не получилось. Я кликнул хозяина избы.

— Вот что, Антон, поищи подорожник.

— Да ты что, боярин, не время ему еще.

— Походи по пригоркам, одним словом — где солнышка побольше и потеплее. Может, и найдешь несколько листиков.

Я сунул хозяину серебряный рубль — все равно ведь за постой платить надо. Антон обрадовался страшно невиданной щедрости, захватил с собой жену, и они отправились на поиски подорожника.

Я уселся на лавку и задумался — все ли правильно сделал? Не упустил ли чего существенного? Может, правильнее было бы самому с мешком грамот скакать в Москву? Только тогда Федор без моей помощи загнуться вполне мог бы. А документы важные — я чувствовал, что по их получении политика государства может резко измениться. Что дороже — жизнь моего побратима Федора или документы? Совсем непростой вопрос.

Размышления мои прервала ключница троекуровская. Постучав в дверь, она вошла в сопровождении служанки. В плетеных корзинах принесли снедь. Ого! Да тут на всех еды хватит, не только на нас двоих.

С поклоном они положили еду на стол и молча вышли.

Я попробовал осторожно разбудить Федора, но он лишь стонал. Ладно, попозже попотчую, когда в себя придет.

Я наелся сам, оставив Федору куски получше, остальное отдал дружинникам — надо ведь и о служивых позаботиться. Впопыхах Троекуров, возможно, забыл распорядиться об их кормежке.

К обеду пришел в себя Федор — застонал, прохрипел что-то.

— Тут я, Федя.

Я поднес к губам Федора кружку с разбавленным вином. После кровопотери организм обезвожен, и раненые не столько есть хотят, сколько пить.

Федор жадно выпил, еле слышно попросил еще. Я поднес еще одну кружку, подложил для удобства вторую подушку ему под голову. Федор откинулся на них, обвел мутными глазами избу. Я понял, что он хотел увидеть.

— Федор, я с тобой, и мешок с документами здесь. Ты серьезно ранен в руку. Пулю я вытащил, однако крови ты потерял много, да и рука сломана — пуля в кость угодила. Боярин местный, Троекуров, охрану из дружинников своих вокруг избы поставил да в Москву подался по моему велению, в Посольский приказ. Думаю, недели через две повозка для тебя прибудет, а к тому времени ты и сам немного окрепнешь. Тогда вместе и поедем в первопрестольную — с бумагами. Заждался уж, небось, государь, вестей-то.

Федор выслушал мой монолог и слабо кивнул головой — понял, мол. Затем смежил веки и уснул. Ну и слава богу — сон для больного или раненого нужен не меньше, чем уход.

А вскоре и Антон с женой заявились. Хозяин принес листьев подорожника — маленьких и всего несколько штук.