Воевода - Страница 29

— Постараюсь, — сквозь зубы ответил Кучецкой.

Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.

Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут — в данном случае веревку — нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.

Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.

Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:

— Кого тут ночью нечистая носит?

— Эй, холоп, здесь боярин раненый. Прими лошадей, да в избу проводи, надо помочь.

— Ах ты, беда какая! — Селянин бросился открывать ворота.

Заведя лошадей, я помог Федору спуститься на землю. Он уже сильно ослаб — стоял на ногах с трудом, его качало.

— Мешок не забудь, — прохрипел он.

— Не забуду, Федя, не забуду.

Я помог ему зайти в избу, а фактически — затащил на себе, усадил на лавку. Сам же — бегом во двор, схватил мешок с бумагами и — снова в избу.

Федор уже лежал на лавке в беспамятстве.

— Света дай! — прокричал я хозяину.

— Сейчас, сейчас!

Он засуетился, зажег сначала лучину от лампадки перед иконой, а потом уже — масляный светильник.

Я ножом взрезал рукав кафтана. Твою мать! Пуля попала в плечо и, по-моему, задела плечевую кость, зацепив какой-то сосуд. Кровь уже запеклась сгустками, в данный момент не кровило, но стоило мне отпустить веревку, что я использовал вместо жгута, она заструилась вновь.

Черт! Как не вовремя! И инструментов никаких нет. Я же ратником здесь был — не лекарем.

— Так, давай иголку с нитками, да попрочней, не гнилых. Перевар есть?

— Есть.

— Неси быстрее, да тряпок чистых поболе прихвати. А потом найди мне две ровные палочки с локоть длиной.

Ждать пришлось недолго. Селянин принес иголку, нити и кувшин с переваром — мутной жидкостью с сильным запахом сивухи.

Я щедро полил ею рану, плеснул себе на руки, достал нож из ножен и прокалил его острие и иглу на огне светильника. Огонь — лучший стерилизатор, такой способ применялся еще в древнем Риме.

Вздохнул тяжко — свет скудный, инструментов нет — как не опечалиться — и ножом разрезал кожу. Теперь я увидел все страшные последствия выстрела ляха: мышцы разорваны, месиво

из

костных отломков, крови и кусочков свинца.

Федор застонал, дернул рукой.

— Тихо, тихо, Федя, потерпи!

Мне удалось найти расплющенную пулю, подцепить кончиком ножа и удалить ее из раны. Небольшая артерия кровила, и я, поддев ее иглой, перевязал ниткой. В моем времени, в современных условиях, меня за такую работу лишили бы диплома.

Соединив мышцы, я сшил их, а на кожу наложил швы, но не стягивал ее и узлы не вязал. Такие раны, если их ушить, будут гноиться, а ежели оставить свободный отток для экссудата и гноя, заживают быстрее.

Перемотав предплечье чистыми холстинами, я приложил к руке поданные крестьянином палочки и примотал их, сделав своеобразную шину из подручных материалов.

Все! Я сделал то, что было возможно в этих условиях.

Вымыв руки, я уселся на лавку передохнуть. Полежать бы, да нельзя.

— Вот что, хозяин, давай перенесем боярина на постель.

— Жена у меня там.

— Пусть на лавке пока поспит, — грубо ответил я.

Хозяин согнал с постели жену.

Мы вдвоем с хозяином еле перетащили тяжеленного Федора. Уложив, сняли с него кафтан и сапоги. Стряпчий был в беспамятстве.

— Ну, Федор, ты свое дело сделал, теперь лежи, выздоравливай.

Хоть и не слышал — не мог слышать меня Федор, но мне хотелось как-то его приободрить, чтобы он понял — не бросил я его в тяжелую минуту.

— Вот что, хозяин — звать-то тебя как?

— Антоном.

— Бери, Антон, любую из лошадей, на которых мы приехали, да скачи до своего боярина — пусть пулей летит сюда.

— Рано же еще, он меня и слушать не станет, а то еще хуже — выпороть велит.

— Тогда передай ему, что если он с рассветом не явится, его самого запорят до смерти, и вотчину отберут. Понял?

— Это ты, что ли, запорешь? — хитро прищурился Антон.

— У меня власти такой нет, а вот у него, — я показал на Федора, — есть. Все! Садись на коня, и чтобы я тебя без боярина здесь не видел.

Крестьянин, бурча что-то себе под нос, вышел.

Устал я. Вчера весь день в седле, ночью ляхи выспаться не дали.

Я уселся на лавку, смежил веки.

А проснулся от грубого тычка в бок. Оказалось, я позорно уснул, боком улегся на лавку и проморгал появление боярина.

Я открыл глаза. Рядом со мной стоял толстый и вальяжный боярин — в летах, судя по седым усам и бороде.

— Это ты меня высечь собрался? — гневно спросил он.

Я встал, потянулся и зевнул, демонстрируя полную независимость.

— Не я, а он, — кивнул я на постель.

— Если он такой же прощелыга, повешу обоих! — рыкнул боярин.

— А ты подойди, может — узнаешь, — посоветовал я.

Боярин твердой походкой подошел к постели, сдернул одеяло, сшитое из лоскутков, всмотрелся в лицо Федора, охнул и подошел ко мне. Походка его утратила твердость, а в лице появилась растерянность.

— Неуж сам стряпчий государев? — поразился он.

— Он самый и есть. Высечь или повесить не раздумал еще?

Неожиданно боярин бухнулся на колени.

— Не губи. От незнания я, обидеть не хотел.

За обещание высечь или повесить вельможу

высокого чина или ближнего боярина казнить могли люто, невзирая на заслуги.